– Я не понимаю, почему меня снова вызвали, почему я опять должен давать показания. Вот же ваш сотрудник сидит – мы с ним не далее как позавчера говорили, воду в ступе толкли! Я уже все сказал. Моя сестра умерла. Завтра ее похороны. Я тысячу раз справку просил из морга – так мне не дают! Каких-то особых распоряжений от вас ждут. Каких? Что моя сестра даже последнего своего пристанища должна быть лишена из-за вашей чертовой бюрократии?!

Он начал говорить все это, а точнее, запальчиво выкрикивать, едва переступив порог кабинета. Голос его то и дело срывался. Они терпеливо слушали его: следователь прокуратуры Юрий Караулов и Никита Колосов.

То, что Сорокина надо вызывать и допрашивать повторно, было решено накануне вечером. Из Май-Горы, расставшись с Катей, Колосов действительно поехал к Караулову. Узнав, что Никита намерен остаться в районе, тот сам предложил переночевать у него. Этим же вечером они окончательно перешли на «ты» – так было значительно проще общаться представителям таких ведомств, как уголовный розыск и прокуратура, в неофициальной обстановке.

Караулов жил в пятиэтажке послевоенной постройки в центре Старо-Павловска. Квартира была трехкомнатной, но узенькой, как пенал. Жил он в ней с матерью и полуглухой, но весьма еще бойкой бабкой, для которой, несмотря на свой классный чин «младшего советника юстиции», оставался сущим ребенком.

Когда Никита приехал к Карауловым, вся семья собралась у телевизора и смотрела ночной выпуск «Итогов». Причем бабка ядовито цеплялась к каждому слову ведущего (телевизор по причине ее глухоты был включен на полную громкость) – вела с ним непримиримый диалог. Колосова Карауловы встретили радушно. Женщины тут же засуетились на крохотной кухоньке. И хотя Никита был сыт, карауловская бабка оказалась непреклонна: пришлось ему ужинать вторично. И чувствовал он себя после тарелки «Богатырских» пельменей, кефира и ватрушки с творогом словно слонопотам.

Колосову постелили на тахте в маленькой комнате. Судя по обстановке, это была комната самого Юрки: письменный стол, за которым тот еще совсем недавно списывал задачки и зубрил конспекты лекций, плакаты с «Депеш Мод» и Виктором Цоем, старые склеенные из конструктора модели танков и самолетов на книжной полке.

Бабка принесла Колосову чистое полотенце и тут же, примостившись на стуле, затеяла бесконечную дискуссию о политике.

– Баба Валя у нас революционер-максималист, – ухмыльнулся всунувшийся в дверь Караулов – он тащил для себя раскладушку из чулана. – С тех пор как пенсию ей по три месяца не платят, она у нас ярый большевик-ленинец. А пять лет тому назад за Жириновского голосовала.

С Колосовым они проговорили до поздней ночи, обсуждая, что теперь предпринять по делу Сорокиной.

И наутро за братом убитой в поселок Май-Гора была направлена дежурная машина Старо-Павловского ОВД. Наряд милиции должен был вручить Сорокину повестку с вызовом в городскую прокуратуру и доставить его туда незамедлительно. Инициатором нагнетания такого официоза был сам Караулов – не терпелось ему допросить «братца»! А Колосов не возражал. Ведь порой сами стены прокуратуры действуют на подозреваемого (а именно в такой роли выступал сейчас перед ними Сорокин) как электрошок.

– Я требую, слышите? Я требую, чтобы мне объяснили, по какому праву милиция вламывается ко мне на дачу и тащит меня насильно на какой-то допрос! Я хочу знать, что в конце-то концов происходит!

– Вы так кричите, Константин Андреевич, что у меня даже стекла в кабинете дрожат. Вы не даете мне объяснить вам основания вызова. Точнее, я бы очень хотел, чтобы мы с вами вместе попытались найти приемлемое объяснение всему случившемуся. Что до срочного приглашения в прокуратуру, то мы просто вынуждены торопиться. Закон есть закон, дело уголовное возбуждено, срок его, так сказать, пошел, так что… Я знал, что завтра, в день похорон сестры, вам будет не до нас. А откладывать нашу встречу нельзя – почему, вы сами сейчас поймете. Нам срочно требуется ваш совет и ваша помощь. – Караулов изрек все это серьезно, важно, проникновенным тоном, словно давая понять скандалисту Сорокину, насколько он заинтересован не в базарном выяснении отношений с собеседником, а в самом конструктивном сотрудничестве.

Колосов еще прежде заметил, что деловой и сухой тон действует на Сорокина отрезвляюще. Но вообще-то манера поведения брата потерпевшей его настораживала. Сорокин – умный, хорошо образованный, не бедный парень (хоть сейчас и не у дел временно в связи с крахом банка, ну да такие, как он, надолго без теплого местечка не остаются). Подобные мальчики из «хороших московских семей» знают себе цену и стараются держаться соответственно. А этот истеричен, вспыльчив и суетлив, точно старая примадонна. Либо у парня совершенно расшатаны нервы, так что он просто не в состоянии держать себя в руках, либо он чего-то боится, либо же…

– Какую же такую помощь я могу вам оказать? Я готов, поверьте, – Лера моя единственная сестра, единственный родной мне человек, но… Да я вот вашему сотруднику все уже рассказывал. – Сорокин опустился на стул у стола Караулова, резко сбавил тон и уже во второй раз за эту беседу небрежным кивком головы указал на сидящего за соседним столом (напарник Караулова по кабинету отсутствовал) Колосова. – Итак, вам нужен мой совет. Какой – ума не приложу, но пока речь не об этом. Но тогда почему ваши коллеги от меня что-то скрывают? Я же чувствую! И вообще, почему всем этим начала заниматься прокуратура?

Вопросы его были совершенно законны. Караулов достал из папки документы – заключение эксперта, и протянул его Сорокину.

– Ознакомьтесь, пожалуйста.

Тот с жадностью прочел.

– Я ничего не понял, простите, – сказал он глухо, дочитав до конца.

– Причина смерти вашей сестры – отравление. И мы сейчас по закону обязаны прояснить все обстоятельства происшедшего.

– Обстоятельства того, – задушевно откликнулся Никита Колосов, – каким образом ядохимикат сельскохозяйственного назначения гранозан – высокотоксичное вещество – попал в организм вашей сестры. У вас самого есть какие-нибудь версии на этот счет?