– Погоди, ты намекаешь на то, что в случае Ачкасова Хованская просто смошенничала? Обманула его? Зачем мучиться с заклинаниями и амулетами, когда просто можно шепнуть на ушко девице, мечтающей выскочить замуж за такого вот «нового русского», увы, полнейшего импотента, как исправить ситуацию?

– Возможно, все так и было, – Катя кивнула. – Возможно, Хованская сама все устроила, подыскав этой женщине подходящего любовника на час. Но, возможно, она просто намекнула ей… Нина, а ты никогда не задумывалась над выражением лукавый бес? – спросила вдруг Катя.

– К чему ты это?

– Я вдруг вспомнила: бес-то всегда лукавит, обманывает. Ведь в сказке даже деньги, которые он за душу предлагает, всегда наутро черепками битыми оборачиваются…

– Ой, Кать, до чего мы с тобой дошли. Уже сказки друг другу пересказываем, – Нина печально усмехнулась. – Ты мне лучше скажи, философ… там ночью на горе было что-нибудь?.. Ну, что-нибудь кроме того, что ты рассказала Никите?

Катя помолчала.

– Там было темно, – сказала она наконец. – И они вели себя… Ну, одним словом, даже трудно представить, Нина, что эти люди могут вести себя вот так. Мне жутко было на них смотреть. Я испугалась.

– Чего?

– Не знаю. Темноты. Их лиц. Грохота, наверное, тоже… Там самолет пролетел.

– Самолет? – Нина удивленно приподняла брови. – Тут же нет аэродрома. Май-гора тихое место. Почему его так любят те, кто ищет тишины.

– Возможно, какой-то в тумане заблудился, – Катя слабо улыбнулась.

– И тумана не было ночью. Только небольшая облачность.

Они посмотрели друг на друга.

– Так о чем ты еще хотела спросить? – сказала Катя.

– Ладно, насчет шрама еще можно предположить то, что ты говоришь. Ну а эти платки, узлы на них?

– Думаю, что все это тоже элементы ритуала. И тот ореховый прут, который отчего-то занимает меня больше всего остального. И зелье, которым поили Смирнова.

– Этилмеркурхлорид? Слабая доза?

Катя пожала плечами.

– Но послушай, какое все это отношение имеет к убийствам? Зачем, например, Хованской убивать Александру? – воскликнула Нина. – Ведь она ей нужна была, с ее связями. Она ей наверняка клиентуру подбирала среди того круга, куда бы Хованская никогда сама не проникла. Ведь это она ее со Смирновым свела. Зачем травить курицу, несущую такие золотые яйца?

– В убийствах подозревается не одна Хованская, не забывай.

– Ты хочешь сказать, кто-то из них мог действовать по ее приказу?

– Я не знаю – что ты меня с пристрастием допрашиваешь? Ты сама говоришь – это какая-то фантасмагория. А она логике обычной неподвластна. А если все же есть во всем происшедшем какая-то логика, то напрашивается только один вывод.

– И какой же?

– Или мы все же имеем дело с хладнокровно задуманными убийствами на ритуальной почве, по сути своей носящими жертвенный характер, или…

– Ну? – Нина насторожилась.

– Или под всем этим кроется что-то еще.

– Что? Ой, боже-боже, – Нина вздохнула. – У меня прямо мозги плавятся.

– Слушай, а вчера Кузнецов тебе ничего не говорил? – спросила Катя.

– О чем? О Хованской? Нет. Он только твердил, что сам, мол, во всем разберется, что все это меня касаться не должно. Как видишь, утром сегодня доразбирался до скандала. Еще спрашивал, скоро ли… Ну, в общем, когда я жду, – Нина положила руку на живот. – Он чудной… Я и обидеть его не хочу, и… Я сама толком еще не понимаю, как я к нему отношусь.

– А он не говорил тебе о…

– О чем?

Катя вспомнила трогательную сцену «оживления поцелуем», фактически спровоцированную «май-горской ведьмой». Странно, выходит, бес-то лукавый в лице дражайшей Юлии Павловны для Нины сделал только добро… Добро ли? «Это всегда палка о двух концах», – вспомнились Кате слова, брошенные Хованской Смирнову.

– Ну ладно, Кузнецову сейчас в опорном несладко приходится, – Катя тяжко вздохнула. – Но ты за него особо не волнуйся. Что-то еще хочешь спросить?

– Да! Слушай, а что Сорокин, по-твоему, делает для Юлии?

– Думаю, время от времени она просит его подобрать ей какие-нибудь теологические тексты, которыми потом пользуется в сеансах с клиентами. Возможно, платит ему за переводы, но вообще вряд ли. Думаю, интерес у Костьки во всем деле этом не деньги, а… А такие библейские экскурсы, видимо, на клиентуру сильное впечатление производят, повышают, так сказать, рейтинг Хованской. Надо же, какая эрудированная ведьма! – Катя недобро усмехнулась. – Кто сейчас с Ветхим Заветом-то знаком? Не говоря уж о Сократе Схоластике и Евсевии Иерониме.

– Ну хорошо, и последнее. Кать, а сама-то ты как думаешь: даст вам что-нибудь нынешний допрос Хованской? – Нина тревожно смотрела на подругу. – Может, я ошибаюсь, но у меня такое ощущение, что чем больше в этом деле фактов, намеков, догадок, подозрений, тем все дальше и дальше реальная возможность… узнать правду.

– Как показывает практика, допросы подозреваемых вообще мало что дают для установления истины по делу. Следователь и подозреваемый очень редко искренни друг с другом.

– Так зачем тогда тратить время на эти ваши допросы?

– Процессуальная формальность, – Катя хмыкнула. – Но иногда… Знаешь, Нина, иногда полезно спросить человека кое о чем прямо, отбросив и церемонии, и правила вежливости. Посмотреть на его реакцию.

– И что же ты спросишь у Хованской, отбросив правила вежливости? Не она ли прикончила всех этих несчастных?

– Не-а, – Катя покачала головой. – Это пусть Никита спрашивает. А мне хотелось бы узнать от нее другое: каково это в наше время считать себя истинной ведьмой? И одно ли это и то же: верить в собственную сверхъестественность и одновременно при помощи целого набора манипуляций заставлять верить в это других?